– Стойте, а где евреи?
У меня в генетическом тесте 28% украинцев, дальше чехи, мордва, немцы, белорусы, и другие европейские народы от шведов до албанцев. А дедушка Исаак Наумович Райхберг, подаривший мне нос и кудри, кто получается?! Родился в Украине, в Енакиево, в еврейской семье. Родители пытались запретить ему жениться на моей русской бабушке. То есть, как русской? Нет у меня такого в предках, разве что 10% мордва.
Папа был Райхбергом до 16 лет. А потом дедушка Изя сказал: пусть в паспорте будет мамина фамилия, смотри, как меня никуда не пускают. И дядя, и тётя, и папа в итоге Башкировы.
Когда я об этом узнала, думала в 16 лет сделать наоборот: взять фамилию деда из чувства протеста. Но не сложилось.
Обе моих бабушки жестоко голодали
Бабушке Таисии было пять лет, когда за ними пришли. У них был скот, поля, и сезонные работники на сбор урожая: отец и сыновья сами не справлялись. Работники ели за семейным столом и трудились не больше остальных, но кого это волнует? Кулаки. Отец куда-то исчез, а мать с детьми выслали с юга Сибири, из-под Тобольска, на север. Осенью. Рыли землянки. Пахали. Мой прадед, Фёдор Межевых, пробрался к ним тайком, пробыл один день, его схватили, отвезли в Тобольск в тюрьму, и там расстреляли. Соседи выдали.
А бабушка там же, в ссылке, пошла в школу. Ходили пешком. Как-то зимой её с подругами по дороге чуть не съели волки, но обошлось.
Бабушка Ундина в 17 лет, во время блокады, жила в Ленинграде. Мама умерла от голода, да и Дине недолго оставалось. Отец, тогда уже в разводе, был дипломатом, и во время войны жил в Москве. Прилетел по делам, случайно встретил дочь, и добыл ей билет на машину, которая отправлялась по дороге жизни. Сам улетел обратно на самолёте. Так бабушка спаслась и дожила в итоге до внуков.
Оба моих дедушки воевали
Дедушка Алёша, сибиряк, был пилотом бомбардировщика. Когда мы просили рассказать о войне, он читал наизусть Пушкина. Ну, летал. Вот вам стихи про мертвеца.
Дедушка Изя был разведчиком. Видел тех, кого убивал.
– Ну, что вам рассказать. Меня ранили … хи-хи … в ягодицу. Мы лежали в снегу, а по нам стреляли. Потом меня вытащили и вылечили.
На войне деда звали Сашей – «так проще».
Только когда я познакомила деда Изю с правнуком, моим сыном, он поговорил со мной откровенно.
– Хуже всего – что нам в 18 лет дали автоматы.
И ещё кое-что, но не хочу сейчас о жестокостях.
Бабушка Таисия была радисткой, лучшей на курсе, и её оставили в Тобольске. А всех подруг отправили на фронт, ни одна не вернулась.
Бабушка Ундина после войны преподавала немецкий язык, любила путешествовать, ездила в ГДР по обмену. Спокойно там общалась. Только однажды коллега-немец сказал, что воевал под Ленинградом, и бабушка больше не могла с ним говорить.
Потом они все встретились. Папины родители – в Ленинграде, мамины – в Тобольске, а мои – в Москве.
От бабушки Дины у меня смешливость, радость и фамилия. От бабушки Таисии – лицо и внимание к тому, чтобы дома всегда была еда. От дедушки Алёши – сибирская суровость, которую я стесняюсь показывать, но и спрятать не могу. От дедушки Изи – кудри и презрение к любой власти.
А главное – от них и ещё многих до них у меня жизнь. Или я у неё. Да. Так точнее. Из них жизнь сделала меня, а их уже нет на этом свете. Я думаю об этом с облегчением. Хоть эти войны без них.
Новая фамилия
Хотела писать о фамилии, которую давно не чувствую своей, а вышло про жизнь и смерть.
А закончу всё же фамилией. Придумала новую.
Ниргуни.
Означает бесформенное, без свойств. Имена, биографии, профессии, истории, черты лица, характеры, проценты немцев и татар – всё это временное. Маски. Игрушки. А внутри – просто жизнь, единая. Без формы.
Марианна Ниргуни.
Приятно познакомиться.
